, , . , . .
Да работящий, из рук ничего не выпадало. Еще не ленивый ни-сколько. И то сказать: до лавки в соседнее село - вон оно, за горушкой - стрижом долетал, если охота одолевала.
Любил Иван после работы вечером на завалинке помечтать, на звезды да округу поглядывая.
Этаким-то образом сидел однажды Иванов Иван, цигарку толщиной с его большой палец потягивал и наблюдал, как тем временем соседский Петруха, приехавший накануне из города, чью-то деваху прямиком в скрипучую дверь клуба увлекает.
- Вот-те раз, - озадачился наблюдатель. - Како тако там веселье может быть? От клуба одно название осталось - трухляв до последнего бревнышка, на ладан давно дышит. Опричь мышей иных посетителей там и не водится. А наши-то на кой ляд туда полезли? Может, Петрухе приспичило какой городской секрет поведать без лишних ушей? Видно что так: иначе чего бы они одне пылюку глотали во тьме непроглядной.
Додумать загадку Иванов Иван не успел. Жуткий треск нарушил деревенскую тишину.
- Надо же, гроза из чистого неба, - удивился сельский мыслитель.
Ан нет. Случилось такое, что ни словом сказать, ни пером описать. Это покосившийся клуб, пустив в звездное небо облака пыли, рухнул, осев, как сбежавшая квашня. Чумазая и очумевшая, явилась среди трухлявых обломков бедовая парочка. На Петрухе висел только галстук.
- Ишь ты, даже исподнее сорвало, - жалостно вздохнул Иванов Иван.
На следующий день собрались деревенские бабы и девки, запричитали:
- Горе-то, горе какое горькое! Да и как же мы теперь жить станем без очага-то нашего культуры! Да и где мы теперь петь-плясать-праздновать будем! Что нам - пропадать в родной сторонушке да в забвенье эстетическом?
- Ну ладно вам, - успокаивал рыдающих селянок Иванов Иван. - Клуб-то давно негодный был.
- Ага, - проливали слезы селянки. - Раньше мы на него хотя бы посмотреть приходили, а теперича и поглазеть не на что. Ох, сироты мы несчастные, остатнего мироприятия лишилися! В общем, так, Иван: кланяемся тебе в пояс - мужик ты толковый, собирайся в город. Скажи - новый клуб нужен. Мол, если наша деревня не станет для народа привлекательней, то отсюдова начнется отток налогоплательщиков в соседнее царство-государство, а от нашего бабьего сословия демографического прибытку не дождетеся.
- Извольте, - говорит Иван. - Пойду собираться.
А ему собраться - только подпоясаться. Не зря в морской-то пехоте до первостатейного старшины дослужился, по тревоге первым в строй прибегал.
Долго ли, коротко ли добирался гармонист до города - никому неведомо. Но - добрался. Прибыл на главную площадь, а там народу - тьма! И что характерно, никто ничего не работает.
Дернул Иван одного пострела за рукав, спрашивает:
- Пошто, мужичок, бездельничаете? Почто баламутитесь?
- Дык ты с какой елки сверзнулся? - засмеялся горожанин. - Нам теперя работать не велено. Нам теперь фестивалиться приказано. Кажинный день, тоись, веселиться да в трубы дудеть. А заводишки-то, на коих люд робил, нонче, паря, нам без нужды, на слом пойдут. Бают - постиндустриальный синдром: ничо делать не надо, робить будет за нас, дескать, енформация и тихнология, мы ноне культурой закусывать намерены.
- Брось брехать. В деревне за такие бредни из тебя быстро бы пыль-то повыколачивали, - не верит Иванов Иван.
- А ты сам спроси у культурного енистра, он тебя быстро вразумит, - отвечает пострел да в толпу рукой указывает. - Вон ентот: на людей рычит - борода торчит.
Глянул Иван - и обомлел. Крестным знамением себя осенил, а виденье все равно глючит: два чернявых гражданина басурманской наружности - один высокий, зенки диковатые, борода по ветру вьется, а другой небритый, как сатана, и кольцо в носу блещет - так вот эти двое пилой на козлах толстые пачки денег пилят. Пачки сверху из белого здания падают, будто дождь сыплет. Басурмане купюры попилят - и по карманам своим рассовывают. А сверху дождь не утихает.
- Ну - диво дивное, непотребное, - думает Иван. - На четырех океанах побывал, с чукчами и африканцами обнимался, а такого не видывал...
Протискивается сквозь толпу, чтобы разглядеть самому, что зачем и почему. Его какой-то заморыш заморский тормозит: эскьюз ми, у нас тут очередь.
Встал Иван в конец. Смекает: все равно лучшей оказии не придумаешь, чтобы с министром насчет клуба потолковать.
Только слышит он - впереди бормотанье бесконечное: «месбед» да «месбед». А когда приблизился - уразумел. Те двое-то, которые деньги пилят и по карманам своим рассовывают, каждого, у кого очередь подошла, спрашивают:
- Местный?
- Нет!
- Бедный?
- Да!
Вот и получается: «местный - бедный», «местный - бедный», а издалека: «месбед» да «месбед»...
Им, которые «Нет!-Да!», денежные опилки в мешки подручные министра сыплют. Мешки пухлые, только что не лопаются.
Получат - и врассыпную. Рады: спасибо, мерси, сеньки!
Тут и Иванова очередь подошла.
- Местный? - спрашивают чернявенькие.
- Да, - отвечает Иван.
- А вали-ка ты отсюда, местный мужичок сиволапый, душа твоя замшелая, - злобно завелся бородатый Змей Горыныч.
- Ты что приперся на чужой перформанс бабки чесать! Не видишь - здесь люди приличные - заморские да столичные, картинки малюют да пляшут - не землю навозную пашут, для них и пилим бюджет, а местным - горячий привет! - завопил басурманин с серьгой в носу.
- Да не нужно мне ваше бабло! Мне клуб в деревне построить надо, - говорит Иванов Иван.
- Это еще зачем? Там, где надо, построено. У тебя что - точка роста, культурная территория? Знай, мужичок, что я принял решение: незачем тратиться на строительство да на ремонт всяких там деревенских клубов. Дорого! - отрезал министр, похожий на разбойника, сбежавшего из острога.
- Эх, мил человек, да у нас талантов полна деревня, а клуб рухнул.
- Дурень ты, дурень. Тут дело политической высоты. Я себе промоушен в Европе твоим клубом буду делать, что ли? Талантов у них, видите ли, полно. Вон у меня заморских талантов целая очередь - что прикажу, то и сбацают. Если надо - прямо на улице. А ты со своими глупостями лезешь. Пошел с глаз моих долой, трах-тарарах, трам-тарарам!
Хотел было Иванов Иван навесить сгоряча министру с правой, а сатане небритой - с левой, да раздумал. Так дела не сладишь. Да и очередь ждет, волнуется. Хоть и пришлый народ - а тоже люди, есть хотят. Вон один с голодухи аж поголубел, а другого трясет, будто мухоморов отведал. Жалко их стало Ивану - душа-то у него русская, совестливая.
Решил он самому главному попечалиться, о беде своей рассказать. Тому, что в белом здании сидит и деньги вниз пильщикам бросает.
Нахмурился главный, выслушав Ивана. Бровки сердито опустил, губки надул, глазом гармониста буравит.
- Будто ты и не знаешь, что на дворе кризис, а у нас семь важных дел. Или пять? Забыл уже. Впрочем, неважно: одним делом больше, одним делом меньше. Заданный вектор все равно остается в нужном формате. Я тебе скажу по секрету, что на самом деле важно. Главное - правильно распределить финансовые потоки и расставить людей. Вот я распределил и расставил. И никакого клуба я в этой схеме не вижу. Нету его в этой схеме - значит, ты неправ, и не надо никакого клуба.
Посмурнел Иванов Иван. Вышел в приемную и вдруг слышит:
- Здравствуйте, Ваня! Не узнаешь меня?
Оглянулся тот на ласковый голосок. За компьютером сидит красавица, ногти красит.
- Я ведь твоя соседка бывшая, только в город давно уехала, - говорит красавица. - В городе ни на что денег не хватает, так я здесь на двух ставках работаю. Как Василиса Премудрая и как Варвара-краса. Сейчас вот как Варвара.
И так улыбнулась Ивану, что у него сердце сначала замерло, а потом в пятки ухнуло.
Но морской пехотинец хоть и в запасе был, но волнение унял и поведал красавице, зачем в город явился.
- Силой и нахрапом ничего не добьешься, - вздохнула Варвара, преображаясь в Василису. - Их только хитростью можно победить. Завтра ты сам никуда не ходи. Я укажу - куда надо. А как придешь в кабинет, скажи волшебные слова: «Архитекто Голландиус». Запомнил? Кстати, у тебя почивать-то есть где? Ну, пойдем ко мне, устроимся как-нибудь. Не тужи. Утро вечера мудренее.
Топнула она ногой и опять превратилась в Варвару-красу. И пошли они прогуляться по городу.
А ночью проснулся Иван - нету красавицы. Заглянул в кухню на огонек. А там Василиса за кульманом стоит, чертеж чертит.
- Завтра, - говорит, - с собой чертежи возьмешь. Вон какой клуб красивый получился. Сама бы в нем работала.
А наутро все получилось, как Василиса Премудрая и обещала. И хотя Иванов Иван волшебные слова немного перепутал и, войдя в кабинет, от забывчивости-то сказал просто: «Я голландский архитектор», - все забегали, заохали, восхищаясь Ивановым чертежом, и сказали, чтобы он скорее выезжал на место постройки чудесного архитектурного шедевра, который только в Голландии и могли нарисовать, и что строительные работы в деревне уже начались.
Верите вы или нет, но когда Иванов Иван подходил к родной деревушке, он увидел, что клуб уже под стропила подвели. Обрадовался он и обнял в восторге Варвару. Да, я ведь забыл сказать: она вместе с Иваном приехала из города насовсем, чтобы новым клубом заведовать.
Иван от радости не только обнял, но даже поцеловал Варвару-красу в спелые губы.
- Ах, Ванюша, меня никто так крепко не целовал, - призналась завклубом Варвара.
- Мы еще с тобой детишек настругаем, - пообещал Иванов Иван. - Пусть в новом клубе свои таланты развивают.
- Ладно. Я согласна, - ответила Варвара голосом Василисы.
На этом бы и точку поставить, но сказке еще не конец.
Быстро молва полетела, Ивана в другие деревни приглашать повелось: у кого тоже клуб рухнул, у кого библиотеки нет, у кого школу закрыли. Всем он с легкой Василисиной руки и мудрого ее совета помогать успевал. И жизнь кругом занялась веселая.
Прослышал об этом сам царь в Москве. Позвал Иванова Ивана и говорит: будешь главным в вашем городе!
А Иван:
- Нет, мне в деревне милее. У нас там и орехи каленые, и девки ядреные. А лучше ты, царь, убери от нас супостатов, кои наши денежки в распил пускают да народ баламутят. Без этой-то нечисти ладно заживем.
Призадумался царь. Покачал головой грозно. Бедолагу аж передернуло от толерантных-то сомнений. Но просьбу Иванова Ивана исполнил. Все ж таки свои-то, деревенские, ему роднее оказались.
Вот тут и сказке конец.